1174
В большом подвале бабушки Рахимы было сыро, но в течение месяца, пока шли активные обстрелы, многие соседи приходили к ней, чтобы спрятаться от бомбежки. В деревне любили её за доброту и щедрость. Часто заглядывали просто так. Вот и теперь сидели, пили чай, разогретый на буржуйке, и говорили о жизни, которая больше не подчинялась старым законам. Иногда Рахима уходила ненадолго, чтобы накормить скотину, оставшихся кур, раздобыть воды и продуктов. Но Али боялся один.
— Бабушка Рахима, когда они улетят? Когда? – пятилетний малыш прислушивается к звуку самолетов и взволнованно дергает за рукав сидящую рядом женщину.
— Скоро, малыш, скоро, — она гладит Али своей мягкой морщинистой рукой и крепче прижимает к теплой груди.
Этот ребенок – единственное, что еще держит её на этом свете. Своего мужа и двух сыновей, а потом и любимую дочь она потеряла еще в первую войну, пять лет назад.
Муж погиб прямо во дворе дома, от случайного снаряда. Сыновья пропали без вести.  А любимая дочь Амина умерла у матери на руках.
Это случилось в Грозном во время артиллерийского обстрела. Амина ждала ребенка, со дня на день должна была родить. И давно нужно было уехать. Но несколько дней назад  Георгий, её муж, вышел из дома и пропал. Никто не знал, где он. В милиции, вместо помощи,  Амине тоже советовали поторопиться с отъездом, но она все надеялась, что Георгий вернется. Тянула, откладывала. Рахима приехала за дочерью, чтобы забрать и помочь вывезти ценные вещи.
Женщины собрали чемоданы и вышли из дома.
Бомбежка началась внезапно. Несколько хлопков  в  воздухе, и завизжали, разрывая  барабанные перепонки, полетели начиненные смертью птицы. Сверху посыпались камни и стекло: снаряд попал в дом. Амина испуганно схватилась за живот и, как ребенок, прислонилась к матери, ища у неё защиты. Рахима и сама едва держалась на ногах, она выронила чемодан, но взяла дочь за руку, как в детстве.
— Скорей, уходим. Брось вещи, — мать сердцем почувствовала неизбежность чего-то страшного.  Залпы сыпались один за другим, сливаясь в сплошной гул, стоять на месте, означало попасть по град осколков, летевших сверху. Женщины метнулись к площади. Впереди  —  полуразрушенная стена, за которую можно спрятаться. Рахима потянула дочь туда. Еще немного, и они были бы в безопасности. Но беременная женщина не могла бежать слишком быстро. Отставала. Позади что-то хлопнуло, Амина вскрикнула, и мать ощутила, как потяжелела её рука.
— Что же ты? Нужно идти скорее! – она обернулась и увидела кровь на лице дочери. Взгляд девушки остановился, Амина потеряла равновесие и повалилась на бок.
— Что ты, доченька? – мать с силой потянула её за руку. Дочь обмякла, не сопротивляясь. Из её головы, на макушке текла кровь. А вокруг, разрывая воздух на тысячи оглушительно свистящих частиц, летала смерть.
Обезумевшая от ужаса женщина из последних сил потянула дочь к укрытию.
— Вот, уже совсем близко, потерпи, дорогая, вот уже…, — шептала она, боясь оглядываться назад. Амина даже не стонала.
Наконец Рахиме удалось затащить её за стену. Мать легла, прикрыв девочку от пролетавших над ними осколков. Так же внезапно, как началась, словно подчиняясь какой-то неведомой смертоносной логике, канонада смолкла. Вокруг повисла страшная тишина.
Рахима отклонилась от Амины и с ужасом поняла, что её дочь не дышит. Из раны в голове сочилась кровь. Глаза дочери были стеклянными.
-Девочка моя, что же это? Как это? Амина, девочка, вставай, посмотри на меня, — мать захлебывалась слезами. Она не хотела верить.
В отчаянии опустившись на мертвое тело, горько  зарыдала.
И вдруг почувствовала какое-то движение. Внутренний трепет, исходивший от дочери.
— Жива, — радостно воскликнула Рахима. Подняла голову, посмотрела. Нет, Амина была строга и безмолвна.
— Что же это? – в отчаянии подумала женщина и только сейчас вспомнила о ребенке у неё в животе. Маленький человечек возмущенно бил ножкой, призывая мать вспомнить о том, что ему нет никакого дела до бомбежки, войны и смерти. Он требовал к себе внимания. Он жил!
Рахима лихорадочно заметалась взглядом по  пустой засыпанной осколками площади. Никого. Она увидела рядом острый осколок стекла, расстегнула на дочери пальто, вытерла руки о тыльную сторону своей юбки и, преодолевая невыносимую внутреннюю боль, разрезала на дочери одежду. Руки её дрожали, сухие губы шептали молитву, а сердце чувствовало какую-то тонкую едва уловимую струю жизни, поднимавшуюся от мертвого тела. Стало жарко. Женщина сняла с себя пальто и расстелила рядом на земле. Оторвала ленточку на кофте, чтобы перевязать пуповину. Начала разрезать еще теплый живот. Подставляя под стекло ладонь, она ощущала биение маленького тельца. Показались ручки, голова, ножки… Малыш шевелился. Она вытащила его. Младенец не издавал звуков и, кажется, не дышал. Женщина повернула его личиком вниз, слегка встряхнула, чтобы освободить путь воздуху. Ребенок закашлялся и заплакал. «Слава, Аллаху!», — прошептала Рахима, перевязала ему пуповину, чтобы перерезать. Ребенок плакал все громче, будто предъявляя безжалостному миру  свой главный разрешительный аргумент для допуска в дикую человечью стаю. Способность дышать и жить, хотеть есть и замерзать от обжигающего декабрьского ветра. Женщина завернула внука в свое пальто, крепко прижала к груди и посмотрела на дочь. Хрупкое тело показалось чужим отвлеченным предметом, уродливо распластавшимся среди  каменного крошева. Мать пошатнулась, но ребенок громко заплакал, увлекая женщину прочь от этого страшного места. Рахима наклонилась к дочери, закрыла ей глаза и осторожно, будто Амина могла почувствовать боль и стыд, прикрыла её живот. Где-то поблизости залаяла собака. И жуткая мысль мелькнула в голове матери.
— Я вернусь, доченька. Я скоро, тут рядом, — скороговоркой промолвила она и, не оглядываясь, бросилась прочь.
Рахиме так и не удалось в тот день вернуться к дочери. Когда она подбежала к больнице, сзади раздался взрыв. Снаряд угодил прямо в то место, где  лежала Амина.
Так Рахима стала матерью для маленького Али. Она не раз рассказывала мальчику о том, как его мама Амина спустилась с неба и принесла ей малыша Али в большой плетеной корзине.  «Мама велела, чтобы ты помогал своей бабушке и был мужчиной», — говорила Рахима.
Али еще не знал, каким должен быть мужчина. Те, которых он видел, пугали его. Он хотел быть бабушкой. Спокойной и умной, раздобывшей ему бумагу и карандаши, умеющей все на свете объяснять и рассказывать свои мудрые сказки.
— Что ты нарисовал, малыш? – спросила она его, радуясь, что он успокоился и склонился над листом бумаги.
— Это самолет, —  мальчик взял черный карандаш и  уверенными штрихами зарисовал крылья.
— А почему у него человеческое лицо?  — машинально спрашивает  бабушка и чувствует, как  по щекам текут слезы. – Деточка моя, деточка! – шепчет она и, прижав мальчика к себе, раскачивается с ним из стороны в сторону.
—  Это самолет забрал мою маму? – спрашивает Али, замечая её слезы.
— Да, — тихо плачет она.
— А откуда он взялся?
— Из далеких равнин…
— А Тимур сказал, что самолеты летят из Москвы, Москва – это что? — немного обиженно говорит Али.
— Тимур еще мал, чтобы знать об этом, — строго отвечает Рахима. – Москва – большой город. В Москве живет твоя бабушка Мария. Летом мы поедем к ней.
— А Тимура возьмем с собой?
— Если захочет, — Рахима вздохнула и вспомнила Риту, мать Тимура, которая сошла с ума два месяца назад.
— А почему самолеты стреляют по нам, ведь мы хорошие? – Али взволнованно вглядывается в глаза Рахимы. Но она не знает, что ему ответить.
— Может быть, сынок, они нас боятся,  —  говорит бабушка и гладит малыша по голове. – Если ты приляжешь рядом, я расскажу тебе одну мудрую сказку. Зови Тимура, пусть и он ляжет рядом с тобой.
Она расстелила на полу старое ватное одеяло, укутала мальчиков и начала свой рассказ:
— В лесу на дереве висело пчелиное гнездо. Там жили дикие пчелы, они добывали свой мед и растили деток. Иногда летали в соседний лес за сладким липовым нектаром, но всегда возвращались домой, потому что тут их любили и ждали.
Но вот к гнезду подошел какой-то важный человек, за его спиной стояли другие люди, которые ему доверяли и слушались его. Вот и говорит он им: « Это дикие пчелы, они очень опасны, поэтому их надо уничтожить, разорить гнездо, чтобы они на нас не напали!»
«Но они ведь нас не трогают!» – говорит кто-то из толпы.
«Не верите? Смотрите!»
И тогда важный человек начал ворошить гнездо палкой. Пчелы вылетели и, защищаясь от непрошенного гостя, разоряющего их дом, принялись жалить всех без разбора. «Вот видите, какие они злые! Надо их уничтожить!» – бабушка замолчала.
— Бабушка Рахима, эти пчелы, это мы? – сквозь сон спрашивает малыш Али, и его тонкая грязная ручонка выползает из-под одеяла, чтобы обнять бабушку, которая совсем не похожа на пчелу, а больше — на добрую пятнистую корову, которая одна осталась на всю деревню.
— Нет, Али, мы не пчелы, мы люди… Но важный человек об этом забыл.
— А почему? – вступает в разговор Тимур.
— Не знаю, дети. Наверное, он больше не слушается своей бабушки.
Но пчелы не пропали, как ни старался уничтожить их злой человек. Они вылетели из гнезда и отправились на поиски новых цветущих долин. Они были трудолюбивы и осторожны. И теперь выбирали места для жизни высоко-высоко в горах, чтобы никто из чужих не мог их достать. Они стали так близки к небу, что Аллах сделал их невидимыми для врагов, чтобы они, наконец, обрели спокойствие и счастье.
Два смуглых мальчика спали у ног Рахимы. Девятилетний Тимур обнял малыша Али, так боящегося воя железных птиц.
— Спите, дети, все будет хорошо, вот увидите…, — Рахима замолчала и в задумчивости обратилась куда-то в даль своих печальных воспоминаний.
***
Тимур был тихим мальчиком. Его мать осталась без мужа и старшего сына и сошла с ума. Война забрала их по очереди: отца – в отряд Басаева, где он вскоре погиб, а брата – в тюрьму в Моздоке за пособничество террористам. Там парень и умер при невыясненных обстоятельствах. Матери сказали, что при попытке к бегству, её сын подорвался на мине, и его останки лучше не видеть. Ей выдали его тело в небольшой металлической коробке и разрешили похоронить.
Тайком, чтобы не видели соседи, женщина привезла ящик из города, долго держала его в доме, ухаживала за ним как за живым человеком, разговаривала с ним, заставляла младшего Тимура не шуметь, чтобы не разбудил брата.
Растерянный и испуганный восьмилетний парнишка прибежал к бабушке Рахиме. Она всегда им помогала. Не осталась в стороне и тут, собрала соседей, и они уговорили Риту не гневить Аллаха и предать сына земле. И жить дальше для младшего.
Но и младшего не уберегла. У войны свои законы. Она не ждет, пока человек подрастет, не выбирает удобного момента. Зорким взглядом хищной птицы выслеживает она любую добычу. Однажды накрыла своим крылом и Тимура. Весенним, пасмурным днем, во время сбора черемши.
Он и еще двое мальчишек как раз выходили из леса и услышали, как остановилась какая-то машина. Дети стояли на открытом месте, когда из джипа вышли двое чужих мужчин с автоматами. Оружие тут давно никого не удивляло, но люди не были похожи на военных. Окликнули ребят, требуя подойти поближе. Те замешкались. Тогда один из людей, походя, выпустил в их сторону автоматную очередь. Джафар упал, не успев даже крикнуть. Пуля попала в голову. Мовсар закричал громко и пронзительно и тоже упал. Ему зацепило ногу. И только Тимур, счастливчик, присел от страха, а потом рванул в кусты, не дожидаясь, пока человек даст еще одну очередь. Один из вышедших на дорогу молодчиков, кинулся за ним с криком:
— Стой! – и, оглянувшись, своему товарищу: — Не стреляй, я живого возьму!
Ветки хлестали по лицу и рукам, не разбирая дороги, мальчик мчался в лес. В бок колотила набитая травой сумка, надетая через плечо. Она-то и подвела мальчика, не давая ему возможности развить скорость и скрыться от врага. То, что это был враг, теперь не оставалось никаких сомнений.
Еще несколько шагов, и мужчина сбил его с ног, неуловимым движением, скрутил ему руку за спиной.
— Больно! – взмолился щуплый парнишка, похожий на маленького, жалкого цыпленка, нелепо попавшегося в лапы коршуна. Хищник вскинул птенца на плечо и пошел к дороге.
Возле раненного Мовсара уже стоял второй.
— Заткнись, а то еще одну ногу прострелю, — грубо приказал тот мальчику. Мовсар замолчал, хотя из раны вместе с кровью сочилась невыносимая боль.
Детей посадили в машину и куда-то повезли.
Когда совсем стемнело, машина остановилась у большого дома. Ребят спустили в подвал и оставили. В совершенной темноте, обессиленные страшными впечатлениями этого бесконечного дня, дети прижались друг к другу и уснули тяжелым, последним сном неизвестности.
А дальше все прояснилось. Только от этого не стало легче. Их продали. Уродливому старику по имени Анвар. Они пленники. И рабы.
Тимуру повезло. Из-за того, что он был худым и бледным, а после нескольких дней голодания, выглядел как доходяга, никаких специальных процедур с ним не проводили. А вот Мовсара с его сильно гноившейся раной увезли куда-то, а через пару часов вернули назад без сознания и без ноги.
С тех пор для подростков началась другая жизнь. С тяжелой ежедневной работой «попрошаек» в вагонах электричек, на грязных заплеванных перронах, у магазинов, просто на углу. Были постоянные избиения и унижения. И страшные «ласки» старого Анвара, который жестоко и извращенно «любил» мальчиков. У детей теперь была своя легенда, которая, в общем, не слишком отличалась от правды и хорошо шла в людных местах, обеспечивая большие сборы. По этой легенде ребята были братьями, которые потеряли родителей во время войны в Чечне и теперь стали беженцами. Живут с больным дядей, которому не хватает денег на еду, потому что он тоже инвалид.
Душевный инвалид каждый день с утра колол им какую-то дрянь, чтобы рассказ выглядел правдоподобнее и подавали больше. А вечером все до копейки забирал и давал немного поесть. Совсем немного, чтобы не потеряли «форму». И только когда кто-то из слабонервных прохожих вместо денег давал еду, пацаны могли утолить непрекращающийся, разрывающий внутренности  голод.
Так продолжалось два года. Дети росли и приспосабливались к нечеловеческим условиям своей жизни. И пытались найти в ней свои варианты выживания. Подбирали еду на помойке, отбирали у бродячих собак, воровали.
Недавно они приехали в Москву. Тут было холодно, людно и подавали плохо. Но Анвар как с цепи сорвался, он кричал, требовал  и жестоко избивал детей за то, что приносили мало. Потом напивался до беспамятства и забывал их кормить.
Мовсар совсем приуныл, кажется, от уколов он стал плохо соображать. Тимур держался. Ему все хотелось увидеть в толпе бабушку Али Марию, а может и Рахиму, которая собиралась к ней в гости. Он пристально вглядывался в чужие московские лица. И не находил родных глаз. Ему каждую ночь снилось родное село и добрые сказки бабушки Рахимы, которыми она отвлекала детей в тревожные периоды «зачисток». Во сне она, как прежде, жалела Тимура, прикармливала его, забирала к себе, чтобы он посидел с Али. И зачем-то без устали рассказывала свои волшебные истории, в которых добро обязательно побеждает зло.  Мальчик пересказывал их Мовсару, подбадривал его и берег.
Он так часто теперь думал о ней, что  она начала ему мерещиться. Не раз явственно виделась ему бабушка Рахима в толпе москвичей. Парнишка срывался с места, догонял, но это оказывалась какая-то другая женщина.
Пришло лето, и ребята немного окрепли от тепла и обилия объедков, которые удавалось добывать возле летних кафе. Они строили планы побега. Однажды, не сговариваясь, дождались пьяного беспамятства своего мучителя. Связали его, вытащили из карманов деньги и бросились прочь.
Им удалось уйти далеко. Тимур все продумал. На вокзале они сели в электричку и поехали куда-то, подальше от города. В вагоне было тепло и людно, пригородный народец дружно разъезжался по домам после тяжелого трудового дня. Никто не обращал внимания на двух пацанов, присевших у окна. А те так устали, что не было больше сил бояться погони. Впервые за два года дети уснули расслабленно и спокойно.
Им снился общий светлый сон о солнце, поднимающемся над перевалом. И бабушка Рахима. Добрый ангел, услышавший детские молитвы, и сошедший с неба, чтобы спасти.
Под стук колес летел над землей её мягкий голос:
— Спите, детки, а завтра все будет хорошо, вот увидите…